САРАТОВ

Для многих россиян Саратов – это воплощение провинциальности. Тому виною пара популярнейших литературных образов – песня “Огней так много золотых на улицах Саратова”, вроде бы повествующая о страстях далеко не столичного города, и отчаянный вопль из русской классики: дескать, в деревню, в глушь, в Саратов!
Но впечатления ошибочны. Саратов – город отнюдь не провинциальный. Это истинная столица Поволжья (как Екатеринбург – столица Урала, а Новосибирск – Сибири). Здесь вы не отыщите ни сокровенной тишины, ни захолустной патриархальности, ни особо заниженных цен.
В Саратов нужно ехать вовсе не за этим, а за атмосферой шумного, южного и жизнерадостного, по всем меркам столичного города. Ну и конечно же за впечатлениями от обилия прекрасных музеев, архитектурных памятников и прочих исторических объектов.

Книги

Старый Саратов.
Летопись. Воспоминания. Факты
Сборник в двух книгах
Саратов: Издательство журнала “Волга”, 1995

“В Саратове были чрезвычайно частые пожары и сгорало по нескольку домов… потому что тогда не были в должном устройстве пожарные инструменты и совершенно не имелась внутри города вода, которая всегда привозилась с Волги… Вследствие частых пожаров было приступлено к устройству в лучшем виде пожарных инструментов и команды, на что было испрошено разрешение, составлена смета на счет городских доходов. Операция устройства всего этого была возложена на бывшего полицмейстера В.К.Ищейкина, бойкого и сметливого человека, весьма долго бывшего полицмейстером. Ищейкин исполнил это поручение с должным успехом. Пожарные инструменты были приобретены; лошади сформированы хорошего качества, лошадей по 20 в каждую часть, по мастям: в 1-ю – серые, во 2-ю – вороные, в 3-ю – гнедые и в 4-ю – рыжие. С тех пор по устройству саратовская пожарная команда и инструменты соперничали с московской, как отзывалось начальство при инспекторских смотрах ее”.
Чуть ли не в каждом книжном магазине города лежит недорогое (от 13 до 15 рублей) и очень симпатичное сувенирное издание – две миниатюрные книжечки с воспоминаниями саратовских жителей и гостей города, а также цитатами из старых газет и прочими любопытными материалами. Этой вещицей можно пользоваться как пособием по краеведению Саратова, можно купить себе в качестве весьма оригинального сувенира, а можно использовать в качестве недорогого, но эффектного подарка – выглядит это издание значительно дороже, нежели с вас за него возьмут.

Труды Саратовского областного музея краеведения
Выпуск четвертый
Саратов, 1996

“В 20–30-е годы XX века были организованы этнографические экспедиции в различные уезды Саратовской губернии. В результате этой планомерной работы записано несколько десятков рассказов жителей сел и деревень о свадьбе конца XIX – начала XX века… Начинался свадебный обряд повсеместно со сватовства. Иногда этому предшествовала предварительная разведка опытной и искусной свахи о согласии родителей невесты принять сватов… Разговор обычно велся не впрямую, а при помощи широко бытовавших условных формул-прибауток, например: “У вас – курочка, у нас – петушок, нельзя ли их загнать в один хлевушок?”
В случае отрицательного ответа сваха иногда шла к знахарю за помощью. Таинственные заклинания и непонятные манипуляции знахаря заканчивались тем, что он вручал свахе наговоренный корешок, с которым и возобновляли сватовство. Считалось, что действует это безотказно”.
Увы, в книжных магазинах Саратова гораздо меньше книг, посвященных истории города, чем бы хотелось любознательным туристам. Выручает краеведческий музей, в кассе которого находится немало всяческих изданий, посвященных этой теме. В частности, сборники научных трудов, в которых наряду с сугубо учеными записками можно отыскать немало просто интересной информации о городе Саратове и области.

Течет река Волга
Саратов: Приволжское книжное издательство, 2000

“Посетивший в 1695 году Саратов Петр I отвел городу громадное пространство земли, чтобы вознаградить жителей за погромы и разорения, которые им приходилось терпеть. Выехав на вершину Соколовой горы, сидя в седле, Государь указал рукой на весь видимый горизонт как горный, так и луговой и повелел владеть всей видимой землей “ружникам и всяких чинов городским жителям и чтобы впредь из этой видимой земли никому никаких пожалований и отчуждений не было”.
Всего пожаловано было 298 765 десятин, из которых в настоящее время у города всего около 80 000 десятин. В 1708 году Петр I разделил Россию на 8 губерний, и Саратов вместе с Астраханью были причислены к Казанской губернии. По разделении Казанской губернии на Казанскую и Астраханскую Саратов был причислен к последней”.
“Течет река Волга” – переиздание вышедшего в 1912 году в Саратове путеводителя по Волге П.С.Феокритова. Однако это больше, чем обычное переиздание. Каждый раздел старого путеводителя завершается современным очерком на ту же тему, а в заключение приведена хронологическая летопись поволжских поселений и самой реки, а также словарь таких специфических терминов, как забурунье (подводная песчаная гряда), залом (крупная сельдь) и крючник (грузчик с крючком).

Периодика

VII краеведческие чтения. 1945–1995
Саратов, 1995

“Пристань вступила в новый 1941 год в обстановке мирного созидательного труда, осуществляя грузовые и пассажирские перевозки на своем эксплуатационном участке протяженностью 364 километра от пристани Хвалынск до пристани Иловатка. Газета “Саратовский водник”, писавшая о повседневных делах речников, буквально за день до войны 21 июня 1941 года поместила такие публикации:
“Заботиться о судьбе рациональных предложений”, “Неустанно выполнять Указ о трудовой дисциплине”, “Объявлен кросс: спорт. общество “Водник” проводит кросс речников на Соколиной горе 22 июня”. Но международная обстановка была напряженной: за рубежом уже бушевала Вторая мировая война.
Приказом начальника пристани Владимирова с 14 января было введено обязательное обучение для сдачи на значок “Будь готов к ПВХО”, а женщинам, кроме того, на значок “Готов к санитарной обороне”. Свыше 190 человек работников пристани, распределенных по семи командам, аккуратно посещали занятия”.
Помимо обычных, плановых сборников краеведческих чтений, Саратовский областной музей краеведения время от времени выпускает и сборники тематические. Один из них, посвященный пятидесятилетию победы над фашистской Германией, до сих пор можно приобрести в музейном ларьке.

Мнения

“Город Саратов можно почесть за один из лучших волжских провинциальных городов. В нем находятся соляные и рыбная пристань, кожевенные заводы, канатная, шляпная и шелковая фабрики… Хотя нет в нем каменного строения, кроме семи церквей и двух монастырей, мужского и женского, однако прямые улицы и хорошие ряды делают сей город приятным”.
Иван Лепехин, путешественник, 1769 год

“Раскинутый на холмах и потонувший в зелени, со своими огромными и красивыми каменными зданиями, с широкими и прямыми улицами, монументами, водопроводами, асфальтовыми тротуарами, прекрасными гостиницами с электрическим освещением, с конно-железной дорогой, с телефонами, садами с музыкой и сценой и прочим и прочим – Саратов даже на приезжего производит впечатление чрезвычайно выгодное. Столица да и только!”
Газета “Неделя”, 1891 год

“По своим торговым оборотам Саратов считается одним из первых городов Поволжья. Главный предмет его торговли – хлеб во всех видах. Многоэтажные мукомольные мельницы завладели всем берегом вблизи пристаней. С тем вместе Саратов является также главным складом произведений немецких колоний. Кому не известна, например, саратовская сарпинка, расходящаяся по всей России. Для немецких колонистов Саратов, в полном смысле слова, столица. Они стремятся туда за покупкам и для того, чтобы поглазеть на все прелести большого города, потому-то в Саратове и на улицах, и в лавках, на излюбленной торговым людом Сенной площади, – всюду встречаются типичные фигуры немецких колонистов в их длиннополых камзолах, с гладко выбритыми физиономиями и колонисток в чепцах и больших передниках; потому-то и виднеются на многих харчевнях и трактирах немецкие вывески, да и самая главная улица Саратова носит название Немецкой.
Торговое значение Саратова еще более возросло с продлением до г. Уральска бывшей Тамбово-Саратовской железной дороги. Вокзал новой Уральской дороги находится в слободе Покровской, на противоположном левом берегу, за Беклемишевым островом. Остров этот назван в честь саратовского воеводы Беклемишева”.
“Очерки и картины Поволжья А.П.Валуевой”, 1913 год

Летопись

1590 – основание города Саратова.
1674 – основание города Саратова на нынешнем месте.
1763 – появление в Саратове и окрестностях первых немцев.
1769 – образование Саратовской провинции.
1838  – выход в свет первого номера “Саратовских губернских ведомостей”.
1843 – открытие на Сенной площади первого в городе деревянного водопровода.
1848 – открытие при Приказе общественного призрения первой в городе сберегательной кассы.
1852  – начало мощения саратовских улиц.
1872  – окончание строительства Саратовского железнодорожного вокзала.
1873 – открытие в городе первого в России русского цирка.
1875 – учреждение в Саратове первой в России зимней спасательной станции на льду.
1877 – открытие саратовского яхт-клуба.
1879 – открытие первого городского ночлежного приюта.
1885 – открытие Радищевского художественного музея.
1887 – начало действия конно-железной дороги.
1889  – проведение первой в городе организованной летней поливки улиц.
1900  – появление в городе первого автомобиля.
1908 – открытие первого трамвайного маршрута.
1909 – открытие Саратовского университета.
1912 – открытие Саратовской консерватории.

Открытки

“Саратов на старых открытках”
Саратов: Приволжское книжное издательство, 1990

“Некоторые коллекционеры склонны считать первой почтовой открыткой, посвященной Саратову, иллюстрированную многоцветную карточку: в центре живописного поля помещен герб Саратова на фоне цветков белоснежной лилии, а справа и слева от герба выполнены в обрамлении лавровой и дубовой ветвей изображения Троицкой церкви и Александро-Невского собора, являвшихся главными достопримечательностями города. В левом нижнем углу на щите дата: 1591–1891 и рядом в три строки текст: “В память 300-летнего юбилея г. Саратова. 9 мая 1891 г.”.
Однако, как явствует из текста на обороте карточки: “Кондитерская П.Л.Давыдова в Саратове, под Окружным судом”, – это рекламный выпуск, поэтому нет основания относить эту карточку к почтовым открыткам. Целая коллекция саратовских рекламных карточек разного размера, формата, качества печати хранится в местном краеведческом музее”.
Книгу “Саратов на старых открытках”, выпущенную 11 лет назад и включающую более сотни репродукций с комментариями, можно, увы, застать только в букинистической торговле. Однако же это издание стоит того, чтобы посвятить ее поиску посильные труды.

Музеи

Саратовский областной музей краеведения
Улица Лермонтова, 34

Саратовский краеведческий музей – один из лучших в России. Он занимает огромное здание неподалеку от Волги, и для того чтобы спокойно и обстоятельно ознакомиться с его экспозицией, стоит потратить не один час своего времени, а может быть, вернуться сюда и на следующий день.
Музей условно делится на три части, по числу этажей. Первый – касса, гардероб и прочие утилитарные службы. Второй – послереволюционный период истории города. Третий – дореволюционный период истории. (Экспозиция была выполнена в 1990 году, когда такое разделение было вполне уместным, более того – единственно возможным.) Начало осмотра – естественно, третий этаж.
Глаза разбегаются от обилия старых и весьма интересных вещей. Тут и археологические находки, и фрагменты интерьеров, и просто лежащие в витринах чем-либо примечательные предметы. У третьего этажа есть, пожалуй, лишь два недостатка. Это, во-первых, несовершенство информации о выставленных экспонатах – некоторые таблички скудны и содержат ошибки, а некоторые и вовсе отсутствуют. А во-вторых, неудачная подача самых любопытных вещей. В частности, детский мундирчик Александра II затерян среди других гораздо менее примечательных предметов, и столь увлекательную достопримечательность можно не заметить вообще.
Второй этаж – не менее достойный в смысле качества экспонатов. Он, во всяком случае, не уступает московскому Центральному музею современной истории России (бывшему Музею Революции). От третьего же этажа отличается более внятным строением экспозиции.
Начинается все с революции и первых лет советской власти. Огромная военная бурка наводит на посетителей ужас, а первый советский саратовский герб, собранный, что называется, из подручных материалов, – недоумение. И дальше через первую половину и середину двадцатого века, мимо кинопроектора из кинотеатра “Великий немой”, мимо циклопической сельскохозяйственной техники и иных примет времени – к уголку мещанского быта с его слониками, салфеточками и подушечками, а затем к современности, представленной, например, формой сотрудника подразделения физической защиты налоговой полиции, дополненной черной маской-чулком с прорезанными отверстиями для рта и глаз, не менее жуткой, чем старая бурка.
И в конце осмотра – две завершающие экспозиции. Первая посвящена выдающимся уроженцам Саратовщины, а вторая – быту немцев Поволжья. Обе нисколько не страшные.
КСТАТИ, здание, в котором располагается музей, построено в начале XIX века петербургским архитектором Иваном Колодиным для М.Устинова, винного откупщика.

Государственный Дом-музей Н.Г.Чернышевского
Улица Чернышевского, 142

Странно надеяться, что в 2001 году интерес к Чернышевскому будет таким же, как в советское время. Впрочем, его не было и тогда – просто посещение музея входило в обязательную программу как экскурсионных туров, так и внеклассной работы саратовских школ.
Сегодня времена совсем другие, однако музей все равно популярен. И конечно же не потому, что нашим соотечественникам интересна роль “российского Прометея” в трансформации сознания рабочих и крестьян, а по причинам несколько иным. Во-первых, потому, что Николай Гаврилович действительно был личностью незаурядной (что следует хотя бы из отнюдь не комплиментарного набоковского “Дара”). А во-вторых, поскольку здесь в роскошном деревянном доме и других постройках воссоздана обстановка и атмосфера жизни Чернышевских. И желание еще раз посмотреть, “как жили люди” (а семейство Чернышевских далеко не бедствовало), – мотивация весьма распространенная.
Что ж, действительно, экскурсия в музей в достаточной степени отвечает на этот вопрос – как в девятнадцатом веке жила респектабельная провинциальная интеллигенция.
КСТАТИ, музей Чернышевского – один из старейших литературных музеев России. Он был основан в 1920 году по декрету, подписанному В.И.Лениным.

Музей Льва Кассиля
Город Энгельс, улица Льва Кассиля, 42

В городе Энгельсе весьма неплохой краеведческий музей, и ему, по возможности, стоит уделить час-другой. Однако же музей Кассиля – уникален, и совершить туда экскурсию следует в обязательном порядке.
Когда вы подойдете к зданию музея, то обнаружите две малоприятные вещи: заколоченные окна первого этажа и запертую дверь. Не огорчайтесь – вход в музей находится на противоположной стороне дома.
Толкнув дверь, вы попадете в симпатичную прихожую, выполненную в голубоватых тонах и украшенную гербом Швамбрании, а также прочей атрибутикой этого не существующего, однако довольно известного государства. Возможно, из соседней комнаты при этом будут доноситься гитарное бренчание и трогательное, хотя нехитрое многоголосье. Это сотрудники музея готовятся к очередному детскому празднику.
Сам же музей – комбинированный. Здесь имеются и мемориальные залы (например, кабинет доктора Кассиля, отца писателя), залы сугубо игровые (в частности, зал “Швамбрания”, представляющий собой увлекательное пространство, над которым увлеченно поработали дизайнеры, и нечто комбинированное. К примеру, зал “Кондуит”, в котором восстановлена обстановка дореволюционной гимназии, однако же можно садиться за парты и писать на доске огромным, далеко не современным куском мела.
КСТАТИ, в музее создан настоящий культ личности писателя Льва Абрамовича Кассиля. В кассе, например, вы можете купить буклетик “Лев Кассиль в кругу друзей”. На нем изображен гигантский Лев Абрамович со знаменем Швамбрании и в окружении малюсеньких фигурок 81 поэта и писателя начала двадцатого века. Среди прочих под знамя Кассиля верноподданнически встали Максим Горький, Алексей Толстой, Андрей Белый и Борис Пастернак. Купите буклет, вещь занятна

   Главными улицами

По Саратову гулять приятно и полезно.
Приятно – потому что воздух теплый и настоенный на ароматах величайшей российской реки. Потому что от жары всегда можно укрыться в скверике или же на бульварчике, немного переждать, после чего продолжить путь. Потому что вокруг – множество современнейших магазинов и уютных кафе, расположенных в симпатичных старинных домах. Потому что сами жители Саратова – здоровые, жизнелюбивые, приветливые и красивые. Глядя на них, естественно, становишься таким же.
Ну и полезно – по тем же причинам. Воздух, тепло, кафе и жизнелюбие полезны для здоровья, в магазинах можно совершать всякие нужные покупки, а в симпатичных старинных домах происходило немало занятных событий, так или иначе влиявших на историю нашей страны. Узнать о тех событиях поможет наш путеводитель.
Центральную часть города можно условно разделить на три части. Первая – культурный центр, проспект Кирова (бывшая улица Немецкая). Ее зовут просто Проспектом, а еще саратовским Арбатом потому, что улица и вправду пешеходная и изобилующая всякими развлекательными учреждениями.
Вторая часть – набережная Волги и ее окрестности. Это, напротив, тихая, совсем несовременная местность, застроенная по большей части очень старыми, давно не реставрированными, следовательно, особо романтичными домами.
Часть третья – улица Московская. Это официальный и представительский район Саратова. Он несколько холодный и отстраненный, но при этом все равно прекрасный.

Проспект

Прогулку по проспекту Кирова лучше начать с улицы Чапаева, с бывшей Митрофаньевской площади. Во-первых, потому, что в этом месте останавливается огромное число автобусов и прочих видов городского транспорта. А во-вторых, поскольку здесь находятся своеобразные ворота, определяющие торгово-развлекательный характер бывшей улицы Немецкой. Это – цирк и крытый рынок.
Цирк на этом месте расположен давно. Еще в 1902 году “Аким Никитин пришел на издавна арендуемый участок на Митрофаньевской площади и вбил кол с привязанной к нему веревкой. С помощью этого древнего циркуля он очертил круг для манежа”.
Правда, никитинское здание теперь не существует. Та постройка, что мы видим, – относится к 1931 году, к тому же в 1963 году она была изрядно переделана.
Крытый рынок появился несколько позднее – в 1916 году. Его закладка, а затем открытие было обставлено весьма торжественно. Еще бы – средства вложены немалые, впрочем, и результат вполне их оправдал. “Нигде в России нет более грандиозного и красивого рынка”, – писали газеты Саратова. И скорее всего были правы.
А на другой стороне улицы Чапаева берет свое начало сам Проспект. Тот самый, о котором путеводитель по Волге 1903 года писал: “Немецкая улица самая шикарная и элегантная, с красивейшими домами и магазинами… Немецкая улица служит местом гуляний достаточных классов населения”.
Другой же источник раскрывал эту мысль: “Разнообразные магазины идут от ее начала и до конца. Тут сгруппировалось все: магазины белья, портные, фотографы, сапожники, чайные и колониальные магазины, ювелиры, магазины мод, перчаточные, парфюмерные; тут же рестораны, большая гостиница бр. Гудковых, “Зимний сад” М.Корнеева, редакции и типографии двух газет, и проч. и проч.
Здесь постоянное движение экипажей и праздного люда. Особенно оживлена Немецкая улица после 4-х часов пополудни, когда обычная публика умножается любителями прогулки и катания. Вечером окна магазинов сияют огнями и сверкают своими блестящими выставками на окнах – и в это время улица действительно красива”.
Проспект очарователен и в наши дни – ведь так же завлекательны и магазины мод, и чайные, и рестораны, и открытые кафе, и музыкальные киоски, и развалы книг. Все это можно тут найти на любой вкус и кошелек. Поэтому первый квартал, до Вольской улицы, стоит пройти в расслабленном рассеянии – просто наслаждаться этим вечным праздником.
А на углу же с Вольской улицей, конечно, стоит уделить внимание обширнейшему Дому книги (памятник архитектуры 1937 года). Он стоит на месте дореволюционного кинотеатра “Художественный” (“...фасад украшен разноцветным орнаментом. Внутри – стены зеркальные, изящное фойе, буфет, кафе. Зрительный зал на 600 мест в два яруса. Облицовка сделана из красного дерева”). Впрочем, “Художественному” не повезло – его роскошнейшее здание сгорело еще в 1916 году.
Здесь стоит несколько отвлечься от Проспекта и свернуть на Вольскую, направо. Там расположены два здания, довольно интересных как в архитектурном смысле, так и в смысле историческом. В одном из них (Вольская, 22), напоминающем своими формами какую-то диковинную церковь, жил губернатор города Саратова, известный деятель нашего государства Петр Столыпин. В 1917 году здесь торжественно провозгласили советскую власть, а спустя пару месяцев тут появился первый советский саратовский герб. Он был сделан местными художниками из кусков металла и тряпиц, украшен бисером и вышивкой, по краям же свисали натуральные лапти. Тем не менее тот герб вошел в историю – на нем впервые были изображены известные советские регалии – серп с молотом.
Рядышком, в доме 40 по улице Сакко и Ванцетти (он также напоминает храм, только древнеиндийский) до 1918 года расположен был музей Столыпина, в котором сохранялись очень даже примечательные вещи – кресло № 5 из киевского городского театра, сидя в котором был смертельно ранен Петр Аркадьевич, пистолет, из которого террорист Д.Богров сделал роковой выстрел, и медаль в память Столыпина с надписью: “Не запугаете. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия”.
Впрочем, теперь можно вернуться на Проспект и продолжать свою экскурсию. Одна из главных достопримечательностей его следующего отрезка – гостиница “Волга”. Она была открыта осенью 1917 года, всего за несколько недель до революции, и называлась иначе – “Астория”. Благодаря своим балконам, эркерам, мансардам, галереям гостиница стала одной из самых респектабельных в Саратове. А крышу увенчали статуями бегунов (они символизируют сотрудников гостиницы, готовых устремиться навстречу усталому путнику, чтобы скорее взять его багаж и вообще окружить всяческой заботой) и рыцарей (символизирующих неусыпную стражу, что охраняет покой постояльцев).
Впрочем, гостиница, что называется, пришлась ко двору и в советское время – здесь, например, останавливался В.Маяковский и, глядя в окно, сочинил одно из своих обличительных стихотворений.
Сегодня же “Волга” – одна из удобнейших гостиниц Саратова. Хотя бы потому, что расположена на пешеходной улице, и по ночам никто не станет заводить под окнами свои машины. Правда, как раз напротив “Волги” расположен один из музыкальных киосков Проспекта.
На перекрестке же с улицей Горького можно полюбоваться еще одним историческим памятником – бывшей гостиницей “Европа”. Однако интересно оно не самой гостиницей, а магазином Иванова, размещавшимся на первом этаже”. Судя по рекламе, магазин тот был роскошным: “Снабжен всевозможными гастрономическими закусками, как-то: страсбургские паштеты, икра свежая и паюсная, сардины, анчоусы, омары, балыки осетровые и белужьи, соусы английские, горчицы французские.
Главным же достоинством этого магазина было то, что он один из первых в нашем государстве ввел практику доставки завтраков, обедов и ужинов по телефонному заказу.
Впрочем, и сама гостиница “Европа” держала соответствующий качественный уровень даже при советской власти. Например, во время нэпа в городских газетах попадались следующие рекламные воззвания: “Номера “Европа” в центре города со всеми удобствами, цены понижены от 2-х до 5 руб. Всегда имеются свободные комнаты. Точное исполнение всех поручений, просьба извозчикам не верить”.
Что именно говорили извозчики гостям Саратова, можно только догадываться.
Не менее занятной (и при этом многообещающей) была реклама булочного магазина, находившегося в доме № 9: “Всегда громадный выбор ежедневно свежих конфет, шоколада, пастилы, мармелада, тянучки, паты, помадки, тортов, карамели, пирожных, монпансье, печенья. Сухари всевозможных сортов. Принимаются заказы на мороженое, крем, пломбир, джем, кулебяки”.
Неудивительно, ведь булочной владел известнейший на всю Россию господин Филиппов.
Заканчивается прогулка по Проспекту оригинальным зданием консерватории (первой в российской провинции), затейливой, как бы игрушечной церквушкой “Утоли моя печали” (этакой вариацией на тему знаменитого московского храма Василия Блаженного) и памятником Чернышекскому. Когда-то здесь, на площади, располагалась городская достопримечательность – так называемый “зверинец Бойко”. Один из очевидцев вспоминал о нем: “Собственно говоря, его нельзя было назвать зверинцем, это, скорее, был загон, где стояли несколько клеток с животными: несколько лисиц, замученный волк и еще какие-то мелкие животные. Вот и все”.
Зато был колоритен сам владелец: “Бойко был сам похож на хорошо откормленного суслика. Круглое, красное, лоснящееся от жира лицо – хитрые, маленькие бегающие глазки и небольшой вздернутый носик. Он смело мог бы сойти за дополнительный экспонат своего зверинца”.
А за площадью находится еще одна очаровательная достопримечательность – парк “Липки”, или городской бульвар. Он был разбит в сороковые годы девятнадцатого века, во времена, когда городским головою был некто Масленников. Горожане по этому поводу посвятили старательному голове весьма ироничные, хотя и неуклюжие строки:
Любит разводить садочки,
Разные кусточки и цветочки.
Там, где прежде гуляла коза,
Там теперь гуляют господа.
Тем не менее парк “Липки” полюбился горожанам. Константин Федин посвятил ему такие строки: “В городе был большой бульвар с двумя цветниками и с английским сквером, с павильонами, где кушали мельхиоровыми ложечками мороженое, с домиком, в котором пили кумыс и югурт. Аллеи, засаженные сиренями и липами, вязами и тополями, вели к деревянной эстраде, построенной в виде раковины. По воскресеньям в раковине играл полковой оркестр. Весь город ходил сюда гулять, все сословия, все возрасты… В новом цветнике, открытом со всех сторон солнцу, слышались пронзительные крики: “Гори-гори ясно, чтобы не погасло” и стрекотанье неутомимых языков: “Вам барыня прислала туалет, в туалете – сто рублей, что хотите, то купите, черно с белым не берите, “да” и “нет” не говорите, что желаете купить?” …В аллеях продвигались медленными встречными потоками гуляющие пары, зажатые друг другом, шлифуя подошвами дорожки и наблюдая, как откупоривают в павильонах лимонад”.
Конечно, в наши дни бульвару более не свойственна та трогательность, что когда-то привлекала Константина Федина. Однако “Липки” – до сих пор излюбленное место городских прогулок.
А закончить это путешествие по городу можно, осмотрев один из замечательнейших памятников саратовской архитектуры – дом Рейнеке, который находится прямо за “Липками”. Он замечателен тем, что построил его уроженец Саратова, архитектор Шехтель. Сами мукомолы Рейнеке были людьми не бедными, на завтрак ели ананасы, покупали рысаков по двадцать тысяч рублей каждого и, вероятно, заплатили архитектору не маленькие деньги.

Волга

Подустав от шума главного проспекта города, можно немного отдохнуть, после чего спуститься вниз, в сторону Волги. Здесь также много достопримечательностей, однако выглядят они не столь парадно, как в центральной части. Домики, покосившиеся и давно не крашенные, улицы кривые, в тротуарах ямы. Однако же и этой части города присуще свое очарование. Поскольку именно в таких местах особо чувствуется возраст тех свидетелей истории, с которыми вам доведется встретиться.
Вот, например, гимназия на улице Некрасова (бывшая гимназическая улица), 17. Когда-то это было здание красивое, ухоженное и, конечно, популярное. Сейчас здесь размещаются какие-то организации, но то, что этот дом богат своей историей, чувствуешь сразу.
Если спуститься ниже, то на пересечении с улицей Чернышевского, в доме 142 по последней, увидишь музей Николая Гавриловича. Его заметишь не сразу, а только когда обойдешь это здание и зайдешь к нему со стороны реки. На первый взгляд он представляет собой чью-то запущенную дачу, некогда роскошную, сейчас же неприглядную. Именно здесь прошло детство знаменитого писателя. Именно об этом месте он говорил в автобиографии: “Вот местности главного знакомства моего: Волга, берег, две улицы, идущие по берегу, две-три улицы подле нашего дома, идущие наперерез Сергиевской в гору, да небольшой уголок подле площади Нового собора”.
Все здесь, что называется, проникнуто духом Чернышевского. Например, один товарищ его детства, некто Чесноков, писал: “Любитель больших и сильных ощущений, Николай Гаврилович старался направить дровни на ухабы и шибни, которыми в зимнее время бывал усеян Бабушкин взвоз (соседний с Гимназической улицей. – Авт.). Подкатываясь к последнему кварталу взвоза, Николай Гаврилович старался направить сани на бугор, чтобы с него можно было скатиться на Волгу, где находилось несколько прорубей, и проскочить через прорубь, конечную цель нашего катания”.
Пиетет перед Чернышевским был настолько силен, что даже в детских воспоминаниях мемуарист называл его только по имени-отчеству.
Если пройти влево по улице Чернышевского, то вскоре еще один литературный музей – музей Федина (дом № 154). Правда, он разместился не в доме, где жил Константин Александрович, а там, где он обучался, здесь до революции располагалось Сретенское начальное училище.
В книге “Встреча с прошлым” Федин писал об училище: “Обернувшись, я увидел большие старинные окна школьного коридора, необыкновенные по форме – полуовальные, с частым переплетом рам, в виде трапеций. Мне захотелось посмотреть коридор, и, когда я открыл дверь, даже воздух показался мне ничуть не изменившимся с давних пор моего детства. Старые половицы, будто нарочно выдолбленные, как лодки, были по-прежнему прочны, а каменные стены словно еще больше раздались в толщину”.
От музея Федина стоит свернуть направо и немного побродить по набережной Космонавтов (бывшей Миллионной). Ни архитектурных, ни исторических памятников здесь, увы, не сыскать. Но это и не требуется. Прелесть набережной в том, что здесь можно погреться на солнышке, подышать густым речным воздухом, полюбоваться кораблями, посидеть в летнем кафе. Выйти на пристань. И в конце концов подняться вверх, к Музейной площади.
Ксати, пусть вас не удивляет затейливая красненькая арочка, стоящая рядом с гостиницей “Словакия”. До 1922 года здесь стоял женский Крестовоздвиженский монастырь. Поначалу он был не богат (“У монастыря вотчин, земель, рыбных ловель и прочих оброчных статей не имеется, а пропитание имеют монахини от милостивых подателей”), но со временем, не без участия “милостивых подателей”, вошел, что называется, в силу.
Однако после 1922 года монастырские постройки посносили. От него остались только эти красные воротца, неизвестно почему вдруг приглянувшиеся разрушителям, ничего ни от кого не закрывающие.
Зато на Музейной площади, помимо собственно музея краеведения, дожил до наших дней один из любопытнейших в России храмов – Троицкий собор, построенный “с большого желания саратовских жителей и по благоденствию митрополита Астраханского и Терского Парфения в 1674 – 1675 годах”.
Правда, первое время он был деревянным, но в 1684 году пострадал от пожара и был восстановлен в 1689 году уже в камне. Впрочем, в 1712 году собор снова сгорел, и на сей раз отстроен уже в 1723 году.
Интересно, что и здесь не обошлось без рода Чернышевских. Гавриил Иванович, отец писателя, был благочинным протоиереем, и когда у него спросили разрешения построить под крыльцом церковную сторожку, Чернышевский-старший отвечал, что “это было бы не только удобно, но весьма прилично”. Сторожку незамедлительно выстроили.
Не менее, чем церковь и музей, был знаменит и книжный магазин, располагавшийся на этой площади. Он принадлежал купцу Дмитрию Вакурову и был одним из самых “революционных” книжных магазинов первой половины девятнадцатого века. В частности, когда умер Пушкин, Дмитрий Максимович выставил в своей витрине некролог и портрет “солнца русской поэзии”. Конечно, на Вакурова донесли, и губернские власти сделали предпринимателю строжайший выговор.
То же повторилось после смерти Лермонтова, разве что выговор был еще более строгим. Тогда Вакуров решил забросить книжную торговлю и заняться оптовыми поставками зерна, в чем преуспел гораздо больше, нежели на ниве просвещения народа.
Кстати, неподалеку от площади находится очередной уникальный объект, на сей раз инженерный – трехкилометровый мост через Волгу. Если есть время, то можно по этому мосту (либо на транспорте, либо пешком) перебраться в другой город – Энгельс.
А по дороге к той гигантской переправе можно осмотреть еще одну саратовскую достопримечательность – Глебучев овраг.

“Главный нерв”

Московская улица – официальная часть “столицы Поволжья”. В “Иллюстрированном практическом путеводителе по Волге”, изданном в 1914 году известным краеведом Григорием Москвичом, говорится: “Лучшая и наиболее центральная часть города находится ближе к Волге, и несколько подъемов, ведущих с пристани, приводят почти непосредственно в центр. Магистральная улица, пересекающая весь город почти от Волги вплоть до окраины, где расположен удобный и красивый вокзал Рязанско-Уральской железной дороги, называется Московской. Она составляет главный нерв Саратова, сосредоточивая в себе наиболее торговое, административное и прочие оживления”.
Все-таки господин Москвич несколько ошибался. За покупками и в 1914 году, и в наше время следует ходить на параллельный проспект Кирова. Но в остальном он абсолютно прав. И если улица Московская есть “главный нерв Саратова”, то главный нерв Московской улицы – Театральная площадь.
Главное здание на этой площади – конечно же Саратовская городская дума – серый, под стать своему предназначению, однако же увенчанный не слишком-то уместным на столь официальном здании зверьком. Просто когда-то здесь была гостиница и, видимо, зверек понравился рабочим и крестьянским депутатам.
За депутатским зданием, в доме 72 по Первомайской улице, до революции располагался один из популярнейших трактиров в городе – “Народный трактир” Константина Каспаровича Деттерера. Заведение его было, что называется, с душой. Над входом, например, висела надпись: “Не дай себя надуть в другом месте. Входи сюда”. Время от времени хозяин устраивал тут выставку картин или же выступление какого-нибудь музыканта. Кроме того, у Деттерера в зале сидел попугай, который знал две фразы. Когда к очередному гостю подходил официант, тот попугай со скрипом говорил: “Пьешь сам – угости хозяина”. Когда же посетитель уходил, все тот же попугайский голос напоминал ему: “Ты заплатил деньги?”
Кроме того, Деттерер был поэтом. Например, когда разыгрывался тираж внутреннего займа, он встречал своих гостей словами:
– День настал. Кругом волненье.
Поднялся народ чуть свет.
И у всех одно стремленье:
Выбрать выигрышный билет.
В день же, когда в городе открылся зимний тропический сад, он уведомлял посетителей:
– Ждут в саду вас развлеченья
Под тропической листвой.
Хор певиц там есть для пенья
И оркестрик духовой.
Кроме всего прочего, в трактире находились бильярдная, оркестр, свежие газеты и журналы. Словом, это заведение было не столько местом для закусывания и выпивания, сколько действительно народным, но при этом в чем-то интеллектуальным клубом.
Сама же площадь – в наши дни пустынная, унылая – до революции была одним из самых шумных мест Саратова. Здесь находился так называемый “верхний базар”, воспетый уже не раз упоминавшимся писателем Фединым: “Толпа кишела шулерами, юлашниками, играющими в три карты и в наперсток. Дрались пьяные, ловили и били насмерть воров, полицейские во всех концах трещали свистками. Кругом ели, лопали, жрали. Торговки протирали сальцем в ладонях колбасы – для блеска, жарили в подсолнечном масле оладьи и выкладывали из них целые каланчи, башни и горы. Хитрые мужики-раешники показывали панорамы, сажая зрителей под черную занавеску, где было душно и пахло керосиновыми лампами. Деревенский наезжий люд бестолковыми табунками топтался по торговым рядам, крепко держась за кисеты с деньгами. До одури бились за цену татары, клялись и божились старухи, гундели Лазаря слепцы да Божьи старички, обвешанные снизками луковиц, тоненько зазывали: “Эй, бабы! Луку, луку, луку!..”
На противоположной стороне площади находится известное в старом Саратове народно-просветительское учреждение – так называемая Народная аудитория с библиотекой. Правда, горожане называли ее внутреннюю планировку мышеловкой, а вид наружный – двугорбым верблюдом, но тем не менее здесь проходили весьма популярные лекции (их читали такие известные личности, как Петр Ильич Чайковский). Кроме того, в “аудитории” устроили в 1913 году так называемый “Разумный кинематограф”, который в отличие от большинства городских кинотеатров специализировался на интеллектуальном (по тем временам) кино. В частности, вместо таких картин, как “Красный поцелуй”, “Четыре черта”, “Валет треф” и “Пожиратель женщин”, в этом кинозале демонстрировали “Хижину дяди Тома”.
Между городской думой и “аудиторией” находятся Художественный музей имени Радищева, основанный внуком Радищева художником А.Боголюбовым и прозванный “Эрмитажем Поволжья” (увы, он сейчас на ремонте), а также театр (построенный в шестидесятые годы и действующий). А далее, если продолжить путешествие по улице Московской, можно увидеть еще одну своеобразную саратовскую достопримечательность – первый городской гараж (дом № 116).
Первый саратовский автомобиль принадлежал графу А.Нессельроде. Он начал пугать неискушенных лошадей и горожан в 1900 году. Автомобилей постепенно прибывало, и уже в 1909 году саратовцы вышли на первый свой автопробег: “Группа саратовских автомобилистов совершила пробную поездку на автомобилях из Саратова в Уральск и обратно. 1000 верст были пройдены в двое суток. Развивалась скорость до 38 верст в час. В степи с автомобилями пробовали состязаться киргизы, но быстро отстали. В поездке участвовали присяжный поверенный Соколов, коммерсанты Агафонов, Лебедев и Люшинский”.
Спустя год Саратов потрясает новое событие – управляющий садом “Ренессанс” г-н Ломакин выписал из-за границы так называемый синематограф-автомобиль, который может в перерывах между рейсами трансформироваться в кинозал на 800 мест. А в 1911 году некие Иванов и Соколов открыли в городе “автомобильное депо”, которое занималось продажей, ремонтом и сдачей в аренду машин. Новые предприниматели завлекали клиентов: “Всегда имеются на складе разных заводов автомобили, мотоциклетки, велосипеды, шины и автомобильный материал: масло “ойль вакуум” компании всех сортов, отпуск бензина, масла, карбида во всякое время дня и ночи. Отпускаются автомобили напрокат”.
Дело пошло, и в скором времени предприниматели въехали в здание бывшей зеркальной фабрики. Конечно, переоборудовав его и украсив фасад горельефом летящей машины и на всякий случай – статуями ангелов-хранителей.
Кстати, в 1925 году в Саратов приезжал писатель Илья Ильф. Перед гаражом (конечно, к тому времени национализированным) стоял тогда полосатый столб с надписью: “Биржа автомобилей”, а в самом гараже служил поляк-механик. Так что не исключено, что именно Саратов – родина известной “Антилопы-гну” из “Золотого теленка”.
Впрочем, доподлинно на этот вопрос невозможно ответить. И стоит либо продолжить прогулку по улице, либо направиться в сторону Саратовского драмтеатра на Рабочую улицу, дом 116, – туда, где в позапрошлом столетии располагался известнейший в городе Шехтелев сад.

ГЛАВНАЯ ПРИСТАНЬ СТРАНЫ

Как известно, Саратов называют столицей Поволжья. Не менее известно, что именно Волга – главная река России. Самая судоходная, самая торговая, самая населенная, самая обжитая. Также известно, что Саратов получил свой неофициальный стольный статус именно благодаря активной деятельности городской пристани.
Математика проста. Из вышесказанного следует, что именно саратовская пристань – главная речная пристань нашего родного государств

Для чего нужен “землесос Бетси”?

Саратовская пристань славилась еще при Пушкине. Журнал “Московский наблюдатель” в 1835 году сообщал: “Мало городов в России, которые совокупляли столько торговых выгод по местоположению, как Саратов… Рынок Саратова завален товарами из Сибири, лесом из Вятки, птицею от немцев, скотом, салом и шерстью от киргизов и калмыков. Прибавьте к этому благодеяние природы: всякого рода рыбу, доставленную Волгою, и соль из заволжских соляных озер. Многие жители разводят сады, и город окружен богатейшими садами России”.
Спустя полвека пристань восхвалял “Саратовский дневник”: “Торговля Саратова на пристани вообще так значительна, что городской берег Волги, который растянулся на 6 верст, бывает иногда не в состоянии вместить в себя всего количества скопляющихся у Саратова судов. Навигационная пора – это целый лес мачт, между которыми мелькают там и сям дымящиеся пароходные трубы, а на берегу – толпы рабочих, занятых погрузкой и разгрузкой судов”.
Газета же “Саратовский листок” в 1898 году описывала пристань таким образом: “Берег Волги. Полдень. Солнце палит немилосердно. В воздухе висит сухой туман, заволакивающий Заволжье почти непроницаемой пеленой. По набережной от езды, точно от движения каких-нибудь полчищ, носятся целые тучи мелкой, едкой пыли. На реке – мертвая гладь. С разгружаемых судов от времени до времени доносится ожесточенная брань, возникающая на почве отношения “труда к капиталу” и наоборот”.
Словом, картина впечатляющая. Впечатляющая, но при том не сказать, чтобы слишком уютная. Скорее, суровая, строгая, и явно нуждающаяся в каких-то поправках. А тут еще и маленький штришок в путеводителе по Волге, написанном братьями Боголюбскими (и, кстати, внуками другого путешественника, А.Радищева): “Наружный вид набережной непривлекателен, берег ее необделан и покрыт ближе к реке сыпучими песками, а выше состоит из глинистого грунта, до того вязкого, что весною и осенью по нем нет проезда”.
И вторящий тому путеводителю уже упоминавшийся “Саратовский дневник”: “Набережные во всякое время – это нечто невозможное; незамощенные, заваленные беспорядочно бревнами, досками, полно ям. Спускаясь к какой-либо из пароходных пристаней, рискуешь искалечить себя”.
Власти Саратова, конечно, делали с этими бедами все, что могли. Например, в 1860 году губернатор обратился ни много ни мало в министерство внутренних дел, с тем чтобы создать наконец в знаменитой поволжской столице достойную пристань. Смета составила 18700 рублей. Что-то из них было выделено, однако приличных причалов и насыпей так и не вышло.
Проблема осложнялась тем, что берег Волги потихонечку смещался, и создавать что-либо капитальное было, вообще говоря, нерационально. Один из очевидцев в 1913 году писал: “Злобу дня для Саратова составляет постепенное обмеление Волги или, вернее, постепенное отступление ее от города, очутившегося теперь от нее уже в двух верстах. Саратовцы стараются по мере сил и возможности бороться с этим злом: они устраивают плотины, направляют силу воды в сторону саратовского берега, роют каналы с этой же целью, но все эти меры пока еще не приносят существенной пользы, и Волга продолжает себе отступать да отступать по новому, полюбившемуся ей направлению”.
Для борьбы с этой напастью создавались разные машины и приспособления, например землечерпательная машина инженера Линдена Бетси (более в свое время известная как “землесос Бетси”). Но, несмотря на тысячи кубометров грунта, вынутых со дна реки, все это были только полумеры.
А в 1914 году саратовская пристань вообще сгорела. Восстанавливать ее не стали, ограничились маленькими дебаркадерами. Лишь в начале тридцатых годов добрались наконец до несчастной саратовской пристани. И появился важный документ – “О проектировании Саратовского речного порта”.
“Саратов в отношении благоустроенности своих пристаней находится в наихудшем положении из всех крупных перевалочных пунктов на Волге, – признавал документ. – Грузы приходится складывать на берегу под открытым небом, подвергая их влиянию дождя и ночной сырости. Поскольку при этом линия причала все время передвигается, в зависимости от уровня воды в Волге, то и складочные площадки меняют свои места… При этих условиях весьма затруднительно применение механизации погрузочно-разгрузочных работ, и она фактически не применяется”.
А далее шли рассуждения на тему того, как устроены пристани в далекой, но прогрессивной Америке, притом описание каждого типа заканчивалось упоминанием о его недостатках, делающих этот тип неприемлемым в нашей еще более прогрессивной стране. В результате обошлись без буржуазных хитростей, а просто “окультурили” берег реки и набережную, а также оборудовали самые простые пристани.
Однако по сравнению с дореволюционным дискомфортом получилось очень даже симпатично. И уроженец Саратова, писатель Константин Александрович Федин, приезжая из столицы на родину, частенько наведывался на современную набережную Космонавтов, вставал у парапета, наслаждался зрелищем реконструированных пристаней и приговаривал:
– Как все изменилось! Как все стало иным! Какой простор!
Он перемены приветствовал.

Шаговит ли пудель?

Судоходство на Волге началось задолго до появления Саратова. Уже с шестнадцатого века здесь ходили всевозможные посудины с названиями странными и романтичными: струги, насады, клади, каторги, неводники. На смену тем судам пришли не менее чудные расшивы, беляны, гусляны, мокшаны, а также тихвинки и коломенки.
Расшивы, например, были суда большие, крепкие и, более того, имели палубу, что в допароходную эпоху встречалось нечасто. Коломенки были беспалубными, но зато имели двускатную крышу. Мокшаны тоже были с крышей, от коломенки же отличались этакой “каютой” в центре судна. Все это хозяйство украшалось затейливой резьбой и росписью.
А беляны – так и вовсе не суда в широком смысле слова, а скорее просто-напросто дрова. Собственно и делали беляны именно для перевозки дров, точнее, леса. Сколачивали корпус этого оригинальнейшего транспортного средства из хороших бревен, но в отличие от прочих судов бревна не смолили. А по прибытии беляны к месту назначания ее сразу же раскурочивали и полученные стройматериалы присоединялись к продаваемому лесу. Выходило, что дрова возят себя самостоятельно.
Работали старинные суда на силе человеческой. Однако в основном не весельной, как где-нибудь на реках Средиземноморья, а иной – бурлацкой. И раздавались над берегом крики дикарские, зычные:
– Отдавай!
– Не засаривай!
– Засобачивай!
– О-го-го-го!
А также пресловутая “Дубинушка”.
Самой же замысловатой была песенка про пуделя. Точнее, про двух пуделей – про белого и черного. Если артель бурлаков уставала, то подбадривалась следующими загадочными строками:
Белый пудель шаговит, шаговит…
Черный пудель шаговит, шаговит…
Почему именно пудель – бурлаки не знали сами. И почему вообще собака – тоже, разумеется, не знали. Более того, они даже не знали, что такое пудель. Думали, что этакий бурлацкий бог, но уж никак не “пес смердящий”.
Составить с бурлаками “договор” было особое искусство. Следовало в нем предусмотреть огромное количество возможных неожиданностей. Вот, например, один из документов, излагающих “права и обязанности” обеих сторон: “Убрать как следует к плаву, сплавить вниз рекою Волгою до колонии Баронского к показанным амбарам, из коих по уделании нами мостков нагрузить пшеницей, как хозяину угодно будет, по нагрузке же и по-настоящему убравшись, взвести одну расшиву вверх, рекою Волгою до Ниж. Новгорода с поспешностью, не просыпая утренних и вечерних зорь, в работе определить нас на каждую тысячу пудов груза по три с половиною человека кроме лоцмана… Если же с судном последует несчастье и не будет возможности спасти оное, то обязаны мы немедленно оное подвести к берегу, воду из оного отлить, кладь выгрузить на берег, подмоченное пересушить и обратно в то или другое судно нагрузить и следовать по-прежнему… При этом обязаны мы иметь на судне крайнюю осторожность от огня и для того табаку на судах отнюдь не курить, от нападения воров защищаться и до грабежа не допускать, судно и хозяина днем и ночью оберегать… По приходе в гор. Нижний судно поставить, припасы пересушить, убрать, куда приказано будет, потом, получа паспорта и учинив расчет, быть свободным”.
В некоторых случаях особенно учитывались “личностные качества” потенциальных исполнителей, и в договор вставлялись приблизительно такие пункты: “И в той работе никаким воровством не воровать, не бражничать, зернью и в карты не играть, никакого убытку не доставить”.
Однако большинство наемников не отличались ни добропорядочностью, ни патриотизмом – “зернью” играли, бражничали, если кто угостит, а в случае нападения на судно, вместо того чтоб защищать его, в траву ложились, чтобы самим от разбойников не перепало.
Все же прогресс неумолимо наступал, и в 1838 году к Саратову подошел первый пароход. Он шел из Астрахани вверх и нагонял на обывателей презрение и ужас. Они не понимали, как так можно ездить не под парусом, не с веслами, не с бурлаками, а на какой-то дьявольской посудине, которая для пущей богомерзости украшена огромной печкой с дымящейся трубой.
Тот пароход был скорее курьезом, а не серьезным изделием. Первое же промышленное паровое судно приступило к выполнению своих обязанностей в 1846 году. Получилось оно, по словам очевидцев, “довольно несуразное, плоскодонное, с железным корпусом, приподнятым носом и кормой и впалой серединой, где помещалась громоздкая машина в 250 номинальных сил”. Двигалось это чудовище довольно медленно, зато уверенно и оправдало себя за весьма короткий промежуток времени. С этого момента начинается развитие на Волге паровых судов – их быстроходности, выносливости и, что немаловажно, комфортабельности. Кроме того, весьма оригинальны были имена этих первопроходцев.
Один из пионеров пароходства, Дмитрий Васильевич Сироткин, приобрел на одном из саратовских маслобойных заводов старую и обветшавшую паровую машину, самостоятельно выстроил судно из дерева, с большим трудом приделал к судну отремонтированную им машину и в память о вложенных трудах назвал свой пароход “Многострадальный”. Пароход же оказался крепким и исправным, и спустя несколько лет он оправдал затраты Дмитрия Сироткина. Тогда хозяин переименовал его в “Оправданный”.
Пассажирские буксирные пароходы с каютами именовались “Дружина” – видимо, в знак того, что пассажирам, в случае чего, придется собственными силами спасаться от речных пиратов. Саратовские мукомолы братья Шмидт назвали свое судно “Мельник” (правда, кроме “Мельника” они владели “Колонистом”, “Михаилом” и “Иосифом”). Общество Рязанско-Уральской железной дороги построило большое судно специально для перевоза пассажиров с одного берега Волги на другой и назвало его “Переправа Вторая”. Товарищество “Э.Борель” возило муку и зерно на пароходе по имени “Ваня”.
Первый же пароход, приобретенный П.Зарубиным, так и назвали – “Первый”. Второй – естественно, “Второй”. Однако вскоре эта примитивная система надоела пароходчику, и третье судно (правда, арендованное) называлось просто-напросто “Гуреев”.
К двадцатому столетию на Волге сформировались крупные пароходные компании – “Самолет”, “Русь”, “Кавказ и Меркурий”. А в 1887 году и в Саратове была создана своя фирма – “Купеческое пароходство”. Названия его судов были особо пафосны – помимо само собою разумеющегося “Купца” здесь были “Аскольд”, “Олег”, “Андрей”, “Борис”, “Владимир”, “Алеша Попович”, “Великий князь”, “Прогресс” и даже “Реалист” с “Академистом”.
Спустя 11 лет после создания этого пароходства “Саратовский листок” печатает такое объявление: «Купеческое пассажирское пароходство по реке Волга с 10 августа открывает ежедневную линию без пересадки между Казанью и Астраханью. Отход от Саратова ежедневно вниз до Астрахани в 10 утра, вверх до Казани в 5 часов вечера. Такса на проезд пассажиров и провоз багажа значительно дешевле всех остальных пароходств. Грузы принимаются по соглашению по уменьшенным ценам. Пристань находится под Дегтярным взвозом между пристанями “Самолет” и “Кавказ и Меркурий”».
Открыть регулярное и тем более ежедневное сообщение, встав в один ряд (не только по местоположению пристаней) с крупнейшими судоходными компаниями, – это, конечно, достижение огромное. Но еще большим достижением считалось покуражиться перед своими конкурентами, доказать, что обладаешь лучшей техникой и лучшим капитаном. Иной раз пароходы разных фирм, одновременно отправляющиеся от пристани какого-нибудь города в одну и ту же сторону, устраивали между собою рискованные и уж во всяком случае убыточные гонки – когда не жалели двигателей, не разгружали в намеченных пунктах предназначенные для этого товары, иной раз забывали хозяев на пристани – лишь бы одержать верх над конкурентом. Притом забытые хозяева не возмущались, а, напротив, поощряли капитанов-лихачей.
После революции конечно же названия стали иными. К примеру, судно, на котором из Саратова на Соловки отправились первые советские юнги, называлось “Спартак”. Однако самым необычным из судов, когда-либо курсировавших вблизи города Саратова, был все-таки пароход дореволюционный, под названием “Святитель Николай Чудотворец”.
Дело в том, что на Волге было немало рыбачьих поселков, находившихся в отдалении от городов и крупных сел. Естественно, что жители этих миниатюрных населенных пунктов испытывали трудности не только с медицинской помощью и всяческими промтоварами, но и с отправлением религиозных обрядов.
Чтобы хоть как-нибудь улучшить ситуацию, Кирилло-Мефодиевская община приобрела с аукциона пароход “Пират”, переименовала его в “Святителя Николая Чудотворца” и соответствующим образом переоборудовала. Это была настоящая плавучая церковь – со звонницей над штурвальной рубкой, алтарем вместо матросского кубрика, кельями иеромонахов вместо кают и большим пятикупольным храмом в носовой части судна.
Светскими были там лишь капитан и механик. Весь остальной экипаж состоял из монахов.
Когда “Святитель Николай Чудотворец” проплывал по реке, то все в окрестностях слышали звон его колоколов. А причаливая у какой-нибудь очередной рыбацкой деревушки, пароход десантировал туда монахов, проводивших водосвятия, молебны и прочие религиозные ритуалы.
В 1918 году “Святителя” перевели на лом. А жаль – стоило бы сохранить его хотя бы в качестве экспоната какого-нибудь музея религии и атеизма.

Кто приплывает по ночам?

Была у саратовской пристани еще одна очень важная роль. Это только в двадцатом столетии главными “въездами в город” сделались аэропорт и железнодорожный вокзал. Ранее в Саратов прибывали в основном, что называется, с воды. Притом, поскольку город был достаточно известным и большим, сюда довольно часто приезжали очень даже высокопоставленные гости.
Первым таким гостем был Петр Великий. Прибыл он ночью, в июне 1722 года. Целью же было не знакомство с горожанами и достопримечательностями (последних в те времена было, мягко говоря, немного), а дипломатическая встреча с калмыцким ханом Аюкой. Более того, Петр принимал Аюку не в самом Саратове, а на своей галере. Правда, для встречи высокопоставленного калмыка он все же вышел на землю.
В основном же визиты “высоких особ” пришлись на девятнадцатый век. В 1837 году сюда в сопровождении собственного воспитателя и поэта Василия Жуковского прибыл Александр Николаевич Романов, будущий царь Александр II: “Судьба привела Наследника въехать в Саратов, так же как и Петра I, ночью. С 26 на 27 июня в Кафедральном соборе была всенощная. Острова, берега Волги, суда на пристани, окрестные горы и весь город были ярко освещены. Взоры жителей Саратова были устремлены на левый берег Волги, к Покровской слободе, откуда ждали Наследника Престола. Наконец, в час до полуночи, он прибыл к Кабановскому взвозу и въехал в Саратов”.
Он же приехал в Саратов, уже будучи императором, в 1871 году.
Увы, членов царской фамилии встречала все та же унылая набережная и неприглядная пристань. Хотя к их визитам что-то, естественно, прихорашивалось. Да и встречающих было такое количество, что их сплоченные ряды успешно закрывали недостатки города. К примеру, когда в 1863 году здесь оказался наследник престола великий князь Николай Александрович, для встречи его было устроено следующее: “Весь берег и ближние взвозы были запружены массой народа, войск и полицией. На пристани мундиры, ленты, звезды, эполеты и прочее… Громовое “ура” перекатывалось по всему берегу… Когда пароход поравнялся с городом, у пароходной рубки появился Наследник. Красавец юноша, немного женственный на вид, он произвел на всех чарующее впечатление”.
А вот для встречи будущего императора Александра III в 1869 году была неподалеку от набережной выстроена Триумфальная арка. Долгое время она красовалась на Большой Сергиевской (ныне – улица Чернышевского) и, вообще говоря, выглядела странновато среди более чем скромных домиков.
И несмотря на хлопоты властей, на то, что высокопоставленным особам отводили лучшие дома, многие все-таки предпочитали оставаться на своих судах – в привычной обстановке, пусть и с видом на отнюдь не самую красивую часть города Саратова.

Почем петушки для народа?

Для жителей города пристань была чем-то радостным, светлым, счастливым. Пароходы навевали мысли о романтике далеких странствий. Сама же Волга в жаркие летние полдни давала столь желанную прохладу и успокоение. Понятно, что пристань и набережная, несмотря ни на что, были одним из излюбленных мест досуга саратовцев.
Здесь даже проходили ярмарки. Не на причале – прямо на судах. Литератор В.Золотарев писал об одном из таких предприятий: “Спустившись к Волге, мы подошли к трем баржам, на которых размещалась вся ярмарка. Сначала по мосткам взошли на одну из баржей с щепным товаром – ложками, мисками, салазками, скалками, рубелями, различными игрушками, сделанными из дерева. Мне понравилась игрушка – кузнецы: на двух жердочках помещались два кузнеца с молотами в руках, которые бьют по наковальне в середине, когда ту или другую жердочку тянешь в разные стороны… Бабушка купила мне эту игрушку, а для дома купила несколько деревянных ложек и рубель для катания белья. На другой барже были гончарные изделия, и здесь бабушка купила мне глиняного петушка-свистульку. Обратно мы пошли пешком и долго шли до Верхнего базара; я рассматривал большие дома и все время свистел в своего петушка”.
Зимой здесь катались на салазках и тройках, устраивали купели. А в 1876 году в “Саратовском справочном листке” появилась такая заметка: “Сообщаем известие, которое, вероятно, заинтересует многих из жителей Саратова. В городе предполагается устроить яхт-клуб. Почин по этому делу принадлежит Сергею Васильевичу Алфимову, стараниями которого сделаны все подготовительные работы, т. е. составлен проект устава… Клуб учреждает гонки судов, устраивает беседы по предметам, относящимся к плаванию на судах, выписывает суда или модели”.
Яхт-клуб и вправду открылся, его председателем стал тот самый Алфимов, а вошли в новую организацию около 150 человек. Яхты и в девятнадцатом веке были весьма дорогим увлечением, и только лишь годовой взнос составлял три сотни рублей.
Впрочем, удовольствие от нового общества могли получать не одни богачи – при яхт-клубе действовали гимнастическое общество, каток, а состязания яхтсменов собирали на берегу Волги несметное число зевак.
Но главным развлечением городской пристани был, разумеется, так называемый вокзал Барыкина. Журналист Иван Горизонтов так описывал это увеселительное место: “При входе тебя встретит полицейский наряд, состоящий из двух околоточных надзирателей и двоих-троих нижних чинов, скрывающихся во мраке нижних галерей: усиленный состав полиции держится на всякий случай, ибо, хотя и редко, а скандалы… бывают… Сначала пойдем с тобой направо на наружную галерею, на которой устроен “ради сырости” небольшой фонтан с водоемом, а в этом последнем плавают полууснувшие рыбы и безобразные черепахи… Вид с галереи открывается на Волгу великолепный… Перед глазами зрителя во всем величии необъятного простора (в особенности весной) и шири разлеглась река, несущая на хребте своем массу судов различных наименований, массу пароходов и бездну лодок… При лунном освещении картина эта еще лучше… пейзаж, утопая в серебристом свете луны, дает глазу чудное зрелище, полное поэтической прелести. Может быть, под влиянием этой картины развернулось чувством не одно сердце; возможно, что под кротким светом луны, отражающимся в таинственной глубине Волги, дрогнула симпатией не одна душа, нашедшая себе подругу в жизни”.
Впрочем, не одним лишь видом Волги завлекал Барыкин в свое заведение саратовцев: “Кроме фокусников и акробатов, у Барыкина поет хор русских песенников. Поют эти молодцы неважно: раз волжский бурлак с баржи перетащен на эстраду – уж он певец плохой: не та обстановка, не тот коленкор, как говорят купцы. Зато пляшут эти певцы лихо: бьют ногами дробь не хуже солдатского барабана. В самой зрительной зале есть маленькая сцена, а на ней поют хоры девиц, выступают квартеты, куплетисты, выходят различные уродцы и феномены”.
Кроме общего зала в “вокзале” Барыкина были и отдельные “вагончики”, в которых уединялись любители дружеских кутежей: “В былое время (а может быть, и теперь) в этих отдельных кабинетах выпивалась масса вина и в заключение лился рекою так называемый монахорум – изобретение католических патеров и сногсшибательный напиток”.
Однако наступало утро, и барыкинский “вокзал” пустел. Жизнь же саратовской пристани не прекращалась и ночью, а утром ее ритм лишь усиливался. Подходили и отчаливали пароходы, опустошались и вновь наполнялись их трюмы, уставших рабочих сменяли другие. Словом, не прерываясь ни на миг, происходило то движение, благодаря которому Саратов сделался одним из самых преуспевающих российских городов, той самой столицей Поволжья.